Читать интересную книгу Кромешник. Книга 2 - О`Санчес

И вот теперь они с Эли «отдыхали»: сидели возле здоровенного костра на берегу залива, ели копчёную говядину, запивали её чаем из термоса и думали над ребусами уголовной археологии.

– Это он. Шрамы на боку и на ноге те же, я сверял. (Дебюн в своё время молча удивлялся Гековой прихоти, но придал коже в указанных местах нужный вид.)

– Не спеши, Эли, логичнее и вероятнее предположить, что это подделка.

– Но Олсен утверждает…

– Да хрен с ним, пусть утверждает – мы никаких версий отбрасывать не можем. Ты пойми, Эли, господин Муртез, ты простой контрразведчик: работа, жена, дети, дом… А я уже политик, в силу своего служебного положения. И если я политиком не буду, то есть не захочу пожертвовать интересами дела ради шкурных и карьерных соображений, то будь спок – пожертвуют мной. Во имя Родины. Ты умнее подавляющего большинства отцов нашего отечества, но гора их амбиций никогда не придёт к Магомету твоего рассудка. Просекаешь намёк? Господин Президент равно не любит Ванов и английских шпионов – это у наших вождей наследственное: через стульчак передаётся. Но Ванов у нас быть не может, зато английские шпионы – кишат, как глисты у кошки. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Честно говоря – нет, Дэнни. Ты попроще, на пальцах.

– Игнацио – сукин сын. Он меня подпихивает на эти дела, потому как сам боится. В той области, куда мы залезли, – одна мера, один критерий: левая нога Господина Президента. За один и тот же результат можно остаться без погон, а то и без головы, а можно стать национальным героем. Поэтому мы тихо уложим дело в архивы и будем спокойно ждать, наблюдая за происходящим краешком оперативного зрения, попутно, так сказать. Про Джеза Тинера Олсен мне официально напишет, а я там укажу несообразности по поводу отпечатков и возраста. Это позволит нам при любом раскладе одноразово среагировать и подставить под удар Олсена, либо за ложный след, либо за то, что не сумел распознать. Основной удар все равно по мне придётся, но все-таки я частично прикроюсь Олсеном, так же как Кроули прикрылся мною. Поверь, мне в жизни приходилось сталкиваться с необъяснимыми вещами… Знаешь, вот я ехал первый раз в санчасть, воочию понаблюдать за этим Лареем, и была у меня навязчивая идея, что он – конопат, словно предчувствие… Ошибся, и как гора с плеч… Но это ты точно не поймёшь, это моё личное… Я не знаю, кто он. Склоняюсь к мысли, что… нет, не знаю. Но это я тебе говорю… а вообще, полуофициально, думаю, что английский засланный шпион. Отпускаем его, как бутылку на волны: потонет – хорошо, не потонет – тоже можно будет пользу извлечь…

Эли Муртез подробно рассказал обо всех более или менее ценных наработках отдела, разбросанных на блоки и только в его беседах с Дэном собранных в единую концепцию. И оба они, профессионально деформированные, таили друг от друга информацию, так, на всякий случай…

…Доффер получил непосредственный рапорт сотрудницы, выпускницы медицинского колледжа, работавшей в своё время в косметической клинике: та подтвердила подозрение Доффера – на лице Ларея есть следы косметической хирургии. Вот почему этот старикан Тинер-Ларей так молодо выглядит. Но резал его истинный чудодей – все очень натурально. (Эх, Дэнни, ну ещё бы чуть-чуть в сторону от проторённых идей, ну ведь светлая твоя башка…) Но этот туз надобно держать в рукаве, не так ли? Эли об этом попозже узнает, а Кроули – обойдётся.

…Колокольчик все-таки звякнул – в неожиданном месте. Тесть Эли Муртеза поделился как-то с ним проблемой: взятку ему предложили, чтобы помочь одному старому адвокату выдернуть клиента-сидельца на периферийную отсидку (тесть работал в одном департаменте с Хантером). Тесть отказался, но заволновался – не проверка ли это, так называемая оперативная ревизия, не подкоп ли? Смог бы Эли аккуратно это выяснить? Что тут выяснять, Эли живо навёл справки, тестя успокоил, а сам затаился. Он вовсе не был уверен, что тесть не берет на лапу, и подводить его к такому опасному, топкому делу, пусть даже краешком, – не захотел. Тот адвокат – известная личность, всегда обслуживал клиентов, политики не знающих, к тому же помер не так давно. Лишнее приватное знание не помешает: этот Ларей имеет связи и подручных. Надо их выявлять, индивидуально, без докладов – пригодится в трудную минуту. Не шпион он никакой, уголовник – но, видать, из отпетых…

…Лысый не был подтверждённым уркой, но всю свою сознательную жизнь промышлял кражами и на зоне придерживался «ржавых правил». Сейчас он парился в предвариловке – кража бумажника в бабилонском универмаге – и косил в больничке приступ язвы. Он и Жёлтый (полукитаец Артур, тоже карманник, только зачаленный всего лишь по первой ходке) рассчитывали уйти на периферийный суд, следовало только согласиться и принять на себя пару карманных «висяков». Дело к тому и шло, но Желток сломал ногу на тюремной лестнице, а Лысый, как уже говорилось, симулировал острый приступ язвы.

Сегодня они гужевались на полную катушку: Желтку переправили марафет – четверть сантиграмма омнопона в ампулах. Шприц они привычно добыли у Ганса Томптона и пригласили его разделить компанию. Томптон, пользуясь доступом к сильнодействующим лекарствам, потихоньку принялся за старое и уже не в силах был отказаться от халявы.

Заварили чаек, включили цветной телевизор – дело было ночью в ординаторской, Томптон вызвался подежурить; кроме него да охраны в решётчатой каморке на этаже (три стены, поворот, да ещё спят после спирта) никого из посторонних не было.

Им троим было весело и хорошо в ту ночь: погас телевизор – пошли разговоры да случаи из жизни, спать не хотелось. Тут Томптон и развязал язык по поводу странного мужика в отдельном закутке и не менее странных посетителей.

– …исключительно до войны, говорит, такие наколки и делали. Только не понял – про медведя они речь вели или про звезды на ключицах…

– Какого медведя? – Лысый попытался пошире раздернуть веки на глазах, но ему это плохо удавалось – наплывала улыбка и вновь растягивала их в щёлочки, под стать узким глазкам Желтка.

– Ну, такой – со здоровенными клыками – медведь, ну – морда медвежья на лопатке. Фаны их носили, мол, впрочем не помню. Однако, коллеги, столь полной релаксации от жалкого омнопонишки давнехонько я не испытывал…

– Подмолодился – вот и кайф. Так не фаны, – Ваны, может?

– М-м, по всей видимости… определённо – да! Отчётливо вспоминаю, просто вижу и слышу, как наяву… Да, Ваны… О них говорили…

Жёлтый нагрузился по ватерлинию и теперь грезил с полузакрытыми веками, пуская слюни прямо на половицу. Лысый соображал чётко, омнопон бодрил его привычный к этому делу мозг, хотя Лысого нельзя было назвать в полном смысле наркоманом: удивительный его организм позволял почти без ломок выходить на «сухой паёк», когда наркоты не было, и кайфовать, когда она появлялась. Печёнка, впрочем, уже крепко пошаливала… Вот и сейчас Лысый радостно выслушивал фантастические откровения лепилы Томптона, понимал, что надо продолжать спрашивать, и знал о чем, а осмысление оставил на утро, на скучную голову.

– А кликуху евонную называли?

– Нет, только «он» да «ему». Татуировщика называли, потешно так: Суббота, говорят, – Томптон счастливо рассмеялся, – Буонарроти от накожной живописи этот Субботи-Буонарроти.

– Бу… Кто?

– В позднем средневековье гений такой был, художник и скульптор. Вот они его с ним и сравнили…

– Субботу?

– Именно… – Томптон ещё отвечал на вопросы, рассказывал, что мужик до дистрофии чуть не дошёл, но не умер и разума не потерял, что все время вокруг него непонятные люди, никого к нему не подпускают, а ещё сплетничают, что он много лет за Хозяином был, но только никто его не видел, потому что он сидел в подвале президентского дворца на цепи и потом сбежал оттуда…

«Язычок» от Лысого со всей добытой информацией ушёл на ближайшую восемнадцатую спецзону с первым же подлеченным. Урки ржавой пробы с сомнением приняли послание (не кумовские ли штучки?), весть о странном урке из «Пентагона» уже не раз долетала до южных и восточных зон, обрастая по пути самыми невероятными слухами, но факт оставался фактом: некто с авторитетными портачками не вылазит из карцера за несогласие с местными гадскими порядками, приговорён гангстерами и трамбуется администрацией. Изолирован ото всех и никому не известен. «Язычки» из восемнадцатой брызнули дальше, охватывая окрестные зоны, однако до Кондора-городка, что в ста километрах от Картагена, где опять ждал суда и добавочного срока неугомонный Дельфинчик, информация пока не докатилась.

– Стив, а Стив? Слышишь меня?

Гек сделал вид, что проснулся:

– Красный, ты, бродяга? Здорово. Выглядишь хорошо. А говорили, что тебя чуть ли не того… Молодчик, порадовал меня… Ну, рассказывай…

– Успею рассказать, у меня все тип-топ, здесь покуда тормознулся, лекпомом. Я тебе на подогрев принёс – мяса, варенья… Ешь, а то совсем доходной стал…